Николай Луганский – один из самых талантливых и невозмутимых музыкантов современности. На его выступлениях гаснет свет, звонят телефоны, взрываются лампочки, осыпая сцену сотней мелких осколков, а он продолжает играть, не замечая всего этого.
– То, что происходит во время концерта, когда что-то удается или не удается, вдохновляет и ужасает меня значительно сильнее, чем громко разорвавшаяся лампа, – говорит он. – Как-то месяца полтора назад полностью погас свет минуты на четыре, я продолжил играть. По сравнению с тем, что в этот момент происходит на сцене, это незначительно. Каждый раз пианист играет в новом зале, на новом рояле и это гигантское отличие от скрипача, гобоиста, виолончелиста… Каждый раз все по-другому. Ты чувствуешь себя по-разному: когда-то выспался и полон сил, когда-то тяжелейший график или не вполне здоров. Поэтому я не отвлекаюсь, если где-то зазвонит телефон, почти на каждом концерте это случается.
О публике и ее отсутствии
– Воронежская публика прекрасна и доброжелательна. Чувствуется, что люди действительно хотят, чтобы у исполнителя все получилось как можно лучше, чтобы он был счастлив. От зрителей исходит невероятное тепло.
Но иногда я ловлю себя на мысли, что мне трудно начинать концерт. Особенно с новыми сочинениями. Думаю, если бы я стал играть в пустом зале, закончил первое произведения, после чего публика бы возникла и захлопала – было бы легче. Но Денису Мацуеву, к примеру, такое бы в голову не пришло, он с первой секунды рад видеть зрителей.
Я играл онлайн-концерты. То, что нет реакции после, конечно, огорчительно и не дает подпитки. С другой стороны, музыкант получает богатый и разнообразный опыт, когда записывает в студии или большом пустом зале. Это нормальная ситуация. Знание того, что в данный момент трансляцию слушают десятки тысяч людей, помогает. Хотя, конечно, непосредственный отклик публики очень важен.
О редко исполняемых сочинениях
Гостям Платоновского фестиваля невероятно повезло. Можно сказать, они побывали на премьере. Николай Луганский исполнил вторую сонату Глазунова всего в третий раз.
– Так получилось, что в первом отделении исполнялось самое известное сочинение Бетховена «Лунная соната» и вторая соната Глазунова, которую я очень люблю, но только-только начал играть. Она самая новая в моем репертуаре. По тому, как люди слушали, я понял, что многих эта музыка затронула.
Я не адаптирую программы под конкретные мероприятия, если влюблен в произведение, исполняю его в Берлине, Москве, Воронеже… Концерт для меня (неважно играю я его или слушаю) – это то, что существует в данный момент независимо от места, времени и того, что было до и будет после. Я не воспринимаю выступление как часть фестиваля. Самое великое, что есть в мире – звучащая в данный момент музыка.
Я безумно люблю Глазунова. Считаю, что это великий русский композитор в одном ряду с Чайковским, Скрябиным, Бородиным, Мусоргским. Кто-то не согласится, но это один из лучших симфонистов. Все его восемь симфоний очень разные, выдающиеся, не говоря уже о тех немногих сочинениях, которые все знают – «Раймонда», «Времена года», скрипичный концерт. Думаю, что когда-нибудь исполню его первую сонату.
Полтора года назад швейцарский организатор фестиваля в Люцерне спросил, не хочу ли я сыграть сольный концерт, чтобы там обязательно была одна из сонат Глазунова. Я тут же сказал: «Да! С большим удовольствием». Она вошла в программу, но наступила пандемия, карантин. Концерт перенесся на этот май, но все равно не состоялся. Я предполагал сначала сыграть эту сонату в Европе – в Швейцарии, во Франции, но моя премьера произошла в России.
Если говорить о не самых популярных произведениях, в следующем сезоне надеюсь впервые сыграть третий концерт Метнера. Есть мысли о музыке Нильсена и Сибелиуса.
О любимом деле и высшей форме существования
– Я еще не достиг вершин возраста или самоуверенности, чтобы, говоря о себе, употреблять слово «миссия». У меня есть обязанность, любимое дело, искусство. Я люблю музыку независимо от того, играю ли ее, слушаю записи или читаю ноты. Она существует в разных проявлениях. Есть масса качественных записей на дисках и пластинках, на телефоне можно послушать в средненьком качестве, найти в YouTube массу всего, можно почитать партитуру или клавир, что-то вспомнить и самому себе напеть... Но все же, высшая форма существования музыки – это настоящий концерт, звучащий в данную минуту, со зрителями, сидящими в зале. Поэтому все мы счастливы, что сейчас это возможно, а не так, как было год назад…
О пандемии и онлайн-концертах
– Бывает на гастролях человек играет подряд почти каждый день 10-15-20 концертов. Но даже самые выдающиеся виртуозы занимаются дома. Если этого не делать, в конце концов это почувствуют не только они сами, но и публика. В пандемию я играл дома, благо у меня есть такая возможность, учил новое, вспоминал старое, исполнял те вещи, на которые раньше не было времени. При моем гастрольном графике я исполняю концерт в среднем через день.
Нельзя сказать, что для пианиста пандемия – самое ужасное время. Он живет так, как жил в детстве и подростковом возрасте, когда не было такого количества выступлений, зато была возможность по-настоящему входить в музыку, играть, заниматься.
О восприятии произведений
– С течением времени восприятие произведений меняется, но сам человек не может это отследить, потому что странно обобщать то, что делаешь. Толстой в конце «Войны и мира» подводил итог, и объяснял для чего и с какой целью он все это написал. А вот Чехов такого не делал, и мне его позиция ближе. Мне кажется, «Война и мир» – гениальное сочинение, не требующее пояснений.
Изменения происходят чисто биологически. Ощущения, эмоции, походка движения, когда 25 лет и когда 50 – разные. Это может увидеть очень тонкий наблюдатель со стороны, а вот сам человек не замечает, потому что все происходит постепенно.
В моей музыке есть какие-то мелкие изменения, в том числе чисто технологические, но чего-то концептуального из серии «раньше она была лунная и светлая, а теперь стала темной и трагической» нет.
О собственном фестивале
– Если брать не маниловский прожект, а реальность, наверное, в ближайшие годы у меня такого желания не возникнет. Я являюсь художественным руководителем Рахманинского фестиваля в Тамбове. Я его не создавал, но я звоню чаще всего руководителям оркестров, которых знаю, и приглашаю. К нам приезжали выдающиеся коллективы – Российский национальный оркестр с Плетневым, Большой симфонический оркестр с Федосеевым, Казанский оркестр со Сладковским. У известного музыканта чуть больше связей, чем у региональных руководителей, но я не преувеличиваю свою роль. А создание своего фестиваля...
Я живу в Москве и многих музыкантов знаю. Известность, популярность – вещь совершенно непредсказуемая, кому-то она падает на голову, кому-то нет. Бывали мысли организовать фестиваль с прекрасными музыкантами, о которых практически никто ничего не знает. Но это ближе к маниловским идеям. Мне проще взять и сыграть вторую сонату Глазунова, чем создать фестиваль из музыки, о которой обычные организаторы скажут: «Ой, знаете, на это мы билеты не продадим». Лучше самому сыграть и сказать: «Будет так и все».
Я восхищаюсь людьми, которые организуют фестивали из малоиграемой музыки. Выдающийся пример – Вадим Репин. Его фестивальная деятельность никоим образом не идет в ущерб его концертам. Я совершенно не уверен, что мог бы совмещать. Для этого нужно уметь не просто общаться, но и договаривать иногда не с самыми близкими людьми, обсуждать массу деталей бюрократических, финансовых, деловых.
Партнер Платоновского фестиваля – Центр Галереи Чижова – центр поддержки культурных инициатив.
