Зинаида РАЗМУСТОВА, преподаватель, труженица тыла, войну встретила 12-летней школьницей, работала на заводе, выпускающем военные снаряды, награждена медалью «За доблестный труд в Великой Отечественной войне», ветеран труда:
– За неделю до войны меня отправили в пионерлагерь на окраине Воронежа, и я с другими ребятами готовилась к открытию смены, запланированному как раз на 22 июня. Мы в приподнятом настроении ждали родителей и они приехали. Но не на праздник, а забирать нас по домам, потому что в страну пришла война. Вернулась я уже совсем в другой город.
Первым же утром в Воронеже нас разбудил вой сирен – началась подготовка к вражеским налетам. Неподалеку от нашего дома, в районе строительного института развернулось строительство бомбоубежища. На окнах появились темные полотна. Их опускали, когда в домах зажигался свет, чтоб на улицу не проникало ни лучика, и по ночам весь город погружался в кромешную тьму. Так я узнала, что такое «светомаскировка».
Сразу же образовались очереди за продуктами, затем ввели карточки на хлеб. Нашу школу перевели в другое здание. На «старом месте» расположился госпиталь для раненых. Со временем таких госпиталей становилось все больше…
Папа в первые же дни войны записался в народное ополчение, комиссаром которого был Куцыгин. Позже эти отряды участвовали в боях за Воронеж. Но тогда, в 1941-м я даже не предполагала, что нас ждет. А впереди был горящий под бомбежками город. 18 дней пути в теплушках на Урал, куда меня в числе других школьников спешно отправили из колхоза, где мы трудились. Страшная тревога за родителей, которые не знали о моей эвакуации. Ночные смены на заводе. Холод, от которого пальцы примерзали к деталям…
Последний экзамен
Александр ВАГИН, воевал в танковых войсках, был трижды ранен и дважды контужен, инвалид войны; награжден тремя орденами Красной звезды, орденом Отечественной войны II степени, другими государственными наградами, полковник в отставке:
– Перед самой войной я оканчивал техникум, где готовили политпросветработников – в шахтерском городке Артемовск Донецкой области. На 20-е числа были назначены госэкзамены. Но в полдень 22 июня на съемную квартиру, где я жил с тремя товарищами, прибежала наша хозяйка и со слезами сообщила: «Война! Киев бомбили, Таллин бомбили!» В Таллине служил ее сын… Мы бросились в техникум. Там без всякого вызова собрались студенты, и директор, волнуясь, пересказал нам правительственное сообщение, а в конце добавил: «Экзамены никто не отменял. Будем учиться». Однако в тот же день наша «тройка» отправилась в военкомат. К тому времени у его дверей уже толпилась очередь. Мы прорвались к майору, что записывал добровольцев, но когда выяснилось, что мы еще не получили аттестаты, он нас «развернул». Тут надо сказать, что до войны в нашей стране огромное внимание уделялось военно-спортивной подготовке. Я сдал норматив ГТО, имел звание «Ворошиловский стрелок», значок «Готов к ПВХО» (противовоздушной и противохимической обороне). А до моего совершеннолетия оставались считанные дни. Но майор на все эти аргументы только рявкнул: «Вон отсюда! Еще навоюешься!» Пришлось сдавать экзамены, однако уже в конце июня меня направили в Харьковское танковое училище. До отъезда было некоторое время, и я решил прорваться к маме в Луганскую область – попрощаться. Выезд из города на военном положении запрещался. Так что добирался тайком на перекладных, после 40 километров шел пешком. Обнял мать и – назад. Потом была ускоренная подготовка в училище, по окончании которого я отправился на фронт. Прошел войну от Моздока до Сандомирского плацдарма…
«В первый раз я увидела смерть так близко»
Галина РЕЗНИЧЕНКО, председатель городского Совета ветеранов образования, труженица тыла, награждена медалью «За доблестный труд в Великой Отечественной войне»:
– Войну я встретила 15-летней девчонкой в 4 часа утра в городке Самбор на Западной Украине. В 40 километрах от нас пролегала граница с Польшей, где к началу Великой Отечественной уже вовсю хозяйничали немцы. Моя семья оказалась в этом местечке по долгу службы отца – генерал-майора, начальника артиллерии корпуса. Самого его где-то за неделю до нападения Германии в числе других командиров отозвали на границу. Но приказа о боевой готовности не было, жизнь шла своим чередом. Я за месяц до начала войны вступила в комсомол и безумно гордилась комсомольским билетом. Мечтала о будущем, строила планы… Мама незадолго до вторжения фашистов уехала в Москву, навестить мою сестру, которая училась в институте. Я осталась с молоденькой девушкой – нашей домработницей.
 | «Прямо над нами на бреющем полете пронесся самолет и рядом упал 13-летний мальчик. В первый раз я увидела смерть так близко…» |  |
На выезде из области нас обстреливали. В переполненных вагонах ехали стоя. Из нашей теплушки выбросилась женщина – сдали нервы. Она бежала из Перемышля, который уже во время первых боев 6 раз переходил из рук в руки... Это был мучительный путь, но, знаете, что меня поразило? Как нас, первых беженцев, принимали жители районов, куда еще не докатилась война. Во время остановок поезда, они подбегали к вагонам и совали нам кто что мог – картошку, огурцы, хлеб, кричали что-то ободряющее… Они были такие свои, эти незнакомые люди, родные…Выжил ли кто-то из них в войну?
«Наше дело правое». В первый день войны к советскому народу обратился не руководитель партии и государства, а нарком иностранных дел Молотов – «по поручению Советского правительства и его главы товарища Сталина». Главный акцент в речи был сделан на том, насколько вероломной стала немецкая агрессия, а конец обращения звучал как заклинание: «Наше дело правое. Враг будет разбит. Победа будет за нами».
«Братья и сестры». Сталин не обращался к народу до 3 июля. В 1956-м Хрущев пояснил это психологическим кризисом вождя, надежды которого на отсрочку войны потерпели крах. Как бы то ни было, но речь 3 июля стала одной из самых сильных за его карьеру. Необычным было уже вступление: «Товарищи! Граждане! Братья и сестры!». В том же обращении эта война впервые была названа «Отечественной». Многим врезалось в память и то, как Сталин произносил свою речь. Дипломат Майский вспоминал даже про «булькание воды, когда оратор делал паузу, чтобы смочить горло». Впервые вождь показал волнение на публике, но это сделало его слова еще более человечными.
